Профилактика экстремизма без фанатизма: советы педагогу

Всем привет. Мы уже поднимали темы скулшутинга, педофилии в сектах и сложные разговоры с детьми про политику и деструктивные практики в других выпусках подкаста «Неправильные эксперты». Среди наших слушателей достаточно много педагогов и преподавателей. Поэтому мы решили прийти к ним с добром и светлой темой — экстремизм в учебном заведении — и пройтись по основным важным вопросам этой проблемы.

Сегодня с вами по тропинкам реализма, прагматизма и здравого смысла пойду я, Михаил Вершинин, социальный психолог и консультант по выводу людей из сект и радикальных организаций. И мои коллеги, неправильные эксперты. Елизавета Щетинина, религиовед, который очень много работает с учебными заведениями и агрессивными субкультурами.

Добрый день, уважаемые коллеги. Насилие предотвратимо, когда ты знаешь признаки. Сегодня мы будем говорить именно о них.

И Сергей Бредихин, социолог, который очень много работает с чиновниками и общественными организациями, выстраивая профилактические работы с группами риска из радикальных сообществ.

Всем привет, и, как всегда, немного статистики. Лишь каждый третий подросток ходит в школу с удовольствием, показал недавний социологический опрос. А вот сколько удовольствия получают от школы учителя и педагоги — попробуем сегодня установить мы с вами.

Прежде чем пройтись по вопросам, которые могут возникнуть у педагогов об экстремизме, мы должны передать привет товарищу майору, господину прокурору и законодательству нашей родины.

Прежде чем говорить про сам экстремизм, мы с вами должны сказать о том, из чего он произрастает, про так называемый радикализм. Установка личности на радикальное, быстрое и решительное решение проблем.

Есть еще понятие политического радикализма или идеологически обусловленного. Под ним понимают иногда призывы к насильственному свержению существующего строя, категоричность и нетерпимость идеологической доктрины, а иногда называют экстравагантность политической практики.

Из радикализма произрастает экстремизм. Слово пришло к нам из французского языка, а туда из латыни, extremus, крайний. «Вы крайний в очереди?» «Да, я extremus». И тебя сразу упаковывают согласно российскому законодательству.

Очередь за сахаром, я понимаю.

За бумагой!

Давайте сегодня без такого экстремизма, пожалуйста. Если искать определение в разных словарях, то консерваторы обожают использовать почему-то большую советскую энциклопедию, хотя прошло столько много лет, больше нет в России новых свежих энциклопедий. Шучу. Там оно определяется как приверженность к крайний взглядам и мерам, обычно в политике. А так как у нас не очень любят заморачиваться, то это определение попало в кучу других словарей, например, как в толковый словарь иноязычных слов Крысина и ему подобных.

В классическом подходе экстремизм разделяют на национальный, который основан на нетерпимости по национальному или расовому признаку. Сюда относят национализм, неонацизм, ксенофобию и так далее. Религиозный, основанный на нетерпимости по религиозному признаку, сюда относят исламский фундаментализм, православный фундаментализм, христианский фундаментализм, ряд новых религиозных движений и сект. И политический, основанный на идеях свержения конституционного строя, анархистский и леворадикальный группы.

И считает, что у него есть определенные характерные признаки. Публичный, радикальный, негативный, деструктивный и антисоциальный характер. Такой набор плохих парней. Например, национализм противопоставляет свою образцовую нацию другим, сеет недоверие, враждебность к иноверцам, объявляет инородцев виновниками кризисных явлений в своей стране и в своих собственных неудачах.

Национальный экстремизм проявляется в сфере межнациональных отношений, в разжигании ненависти между нациями и народами, в региональных войнах, вооруженных конфликтах и столкновениях, выступает с позиции своей нации, ее прав, ее интересов, причем, отвергаются подобные же права других национальных и этнических групп. Если проводить параллель с терроризмом, то сюда часто относят так называемый сепаратизм и террористическую деятельность, связанную с ним.

Я на своих семинарах объясняю достаточно просто, что не совсем соответствует правовой оценке, но, как мне кажется, более логично и понятно в рамках моего академического подхода к данной проблеме. Радикализм — это идейное теоретическое обоснование политического действия, а не само действие. А вот действие — это уже экстремизм. А придание ему политического обоснования и наличие жертв — это уже терроризм. Условно, это разговоры, действия, политическая упаковка этого действия при наличии жертв.

Проблема или, наоборот, не проблема нашего законодательства, что у нас в российской практике даже разговоры на определенные темы подпадают под определение экстремизма и за них наказывают. Наши бывшие западные коллеги, которые теперь не коллеги, критикуют наше законодательство в области экстремизма, что оно написано очень расплывчато и позволяет под него подгонять слишком многое.

А вот вы, Михаил, сами согласны с этим мнением относительно нашего антиэкстремистского законодательства?

Я могу лишь согласиться с тем, что качество законодательных актов, которые выходят из нашей Госдумы, очень неровное и очень много законов вызывают вопросы даже у представителей конституционно-правовой школы нашей страны.

С точки зрения права, у нас есть определение в статье № 1 Федерального закона от 25 июля 2002 года, 114-й Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности». И есть стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации, которая рассчитана до 25-го года и которая была утверждена указом президента Российской Федерации 29 мая 2020 года. Это основные два законодательных акта, которые регулируют борьбу и профилактику экстремизма в Российской Федерации.

Ссылки мы будем давать в описании к выходу подкаста, чтобы здесь не погружать вас в вот это перечисление всяких нормативных актов. Но скажем только про самые основные определения.

В законе как указано? Насильственное изменение основ конституционного строя и/или нарушение территориальной целостности Российской Федерации, в том числе отчуждение части территории Российской Федерации, за исключением делимитации, демаркации, редемаркации Государственной границы РФ с сопредельными государствами. Соответственно, если вы неправильно ответите на вопрос, чей Крым, или будете в публичном месте рассуждать, что с ним нужно делать и куда его нужно возвращать, то вы нарушаете законодательство.

Ой, я сегодня это делал буквально в администрации города, рассуждал на тему того, чей Крым и куда его надо возвратить.

Но вы, скорее всего, сделали правильные выводы и за это получите грамоту. А если вы сделали бы неправильно, вы сегодня бы на запись к нам не попали. Да, товарищ майор?

Публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность, возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, пропаганда исключительности, превосходства или неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии. Подумайте, что вы пишете в комментарий про других людей, с кем вы спорите, и задумайтесь, потому что на самом деле многие ваши комментарии можно подвести под этот закон, поганые тролли. И другие куча признаков. Читайте закон.

Там есть, например, про экстремистские материалы. То есть это материалы, предназначены для распространения либо публичного демонстрирования документов, либо информации на иных носителях, призывающих к осуществлению экстремистской деятельности, либо обосновывающей или оправдывающей необходимость осуществления такой деятельности. Плюс любые подобные такие материалы связаны с немецким, итальянским фашизмом, нацизмом, что вы будете публиковать, изображение свастик и тому подобные вещи. То есть, если публикуете фото с Гитлером и свастикой, то должен быть сопроводительный текст осуждающего характера, что поганые нацисты, это преступление и очень плохо. Если вы будете просто такие фотки со смайликами у себя постить, то познакомитесь с кучей веселых мускулистых ребят в погонах.

Также есть определение экстремистской организации — это общественное или религиозное объединение либо иная организация, в отношение которой по основаниям, предусмотренным данным законом, судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности. Длинно, сложно, кажется непонятно. И если вы сталкиваетесь с подобной организацией, которая запрещена или существует в каком-то списке, то, как говорят — до свиданья, да, Сергей?

Откуда вы знаете, Михаил? Вам сегодня наши коллеги звонили уже?

Это биг проблем. Поэтому старайтесь посещать сайт экстремизму.нет, смотреть на списки запрещенных организаций в нашей стране. Таких списков несколько, ссылочки тоже будут в описании.

• Есть список запрещенных террористических организаций на сайте ФСБ России.
• Есть федеральный список экстремистских материалов и запрещенных, ликвидированных, неправильных организаций на сайте Минюста России.
• Есть списки террористических, экстремистских организаций, материалов на сайте национального или, как еще говорят, федерального антитеррористического комитета Российской Федерации.
• И список с запрещенной информацией сайтов в России на сайте Роскомнадзора Российской Федерации.

Там же находится всем знакомая экстремистская организация, запрещенная совершенно недавно, «Meta», куда входит фейсбук и инстаграм. Вам должно быть стыдно за то, что вы им пользовались. Я продолжаю это делать с ВПН, потому что пока это не запрещено.

Это прям как в «12 стульях», он воровал и ему было стыдно, он воровал еще раз — и ему снова было стыдно.

Несмотря на вашу американскую патриотичность, вы не могли бы рассказать, что по законодательству грозит нарушившим ему в нашей замечательной стране со справедливым судом?

На самом деле, российское законодательство, как совершенно верно вы отметили, довольно богато на различного рода антиэкстремистские статьи, в том числе и в рамках уголовного и административного кодексов.

Мы как-то пробовали подсчитать количество статей в уголовном кодексе, которые так или иначе связаны с экстремизмом, включая в том числе всякие дополнительные составы, типа убийства по мотивам ненависти, получилось порядка 25-ти статей уголовного кодекса, связанных с экстремизмом, но еще и порядка 20-ти связано с терроризмом, то есть действительно обширный корпус.

Но есть, разумеется, такие, скажем так, наиболее популярные статьи, которые чаще всего применяются, в частности, например, за пропаганду либо публичное демонстрирование атрибутики или символики экстремистских организаций, вам грозит наложение административного штрафа до 1000 рублей, ну либо арест до 15-ти суток. За публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности по стати 280 УК РФ предусмотрена уголовная ответственность на срок до пяти лет.

Ну и наконец, самые суровые наказания по экстремистским статьям, собственно по экстремистским статьям. Это организация участия в экстремистском сообществе, статья 282.1. И организация и участие в деятельности экстремистской организации, статья 282.2. Там предусмотрена уголовная ответственность вплоть до десяти лет лишения свободы.

Здесь надо отметить, что наше законодательство предусматривает возможность освобождения от уголовной ответственности для тех лиц, которые добровольно прекратили участие в деятельности подобных экстремистских организаций, групп. Разумеется, если в их действиях нет иного состава преступления.

По большинству статей экстремистского спектра уголовно наказываются лица с 16-ти лет, а вот по многим статья террористического спектра ответственность наступают уже с 14-ти лет.

До меня сейчас только что дошло, что законодательство, связанное с определением нюансов комментирования военной специальной операции на территории Украины, более суровое и жесткое, чем законодательство по экстремизму.

Да. Так и есть.

Я задумался.

Проанализировал все, что я говорил за неделю.

Для начала, как я люблю это делать, в начале немного статистики, а именно статистики преступлений экстремистского и террористического характера.

За период с января по декабрь 2021-го года в нашей стране зафиксировано 1057 преступлений экстремистского характера. Это на 27% больше, чем в предыдущем году. И 2136 преступлений террористического характера. Здесь, кстати, снижение на 9%. На самом деле, цифры довольно высокие, что показывает нам, что проблема действительно имеется.

Отвечая же на вопрос, нужно ли бороться с экстремизмом и как это происходит в других странах, если коротко, конечно, нужно, потому что экстремизм, несмотря на то что о нем много мифов, много мнения о том, что это политическое преследование, на самом деле, экстремизм, как мы проговорили в самом начале, имеет несколько разновидностей, и большинство из них — это не нечто забавное, а серьезные преступления, которые угрожают безопасности окружающим.

Так или иначе практически все страны мира ведут борьбу с экстремизмом, хотя методы и подходы, конечно, различаются. В частности, в Великобритании применяется принцип четырех П: предупреждение, преследование, протекция и подготовка. В Израиле и США к борьбе с экстремизмом широко привлекается гражданское общество, там методы противодействия экстремистской, террористической идеологии основано на просвещении граждан, стимулирование их активности и вовлечение их в деятельность по охране общественной безопасности.

Я бы еще добавил, что, как минимум в США, еще существуют 17 различных спецслужб, в том числе АНБ, которая очень активно, в связи с борьбой с терроризмом, слушают, читают, наблюдают, социальные сети и выжигают каленым железом все, что попадает под их интересы. Правда, почему-то штурм конгресса так называемыми сторонниками QAnon и сторонниками Трампа, они не заметили.

Ну да. Но мы должны понимать, что под экстремизмом в разных странах понимается немного разное, поэтому здесь то, что нам кажется голимым экстремизмом, в США может быть проявлением политической свободы.

Развитое антиэкстремистское законодательство существует в Германии, оно действует с 1985 года, и там оно нацелено, конечно, прежде всего, на борьбу с разного рода праворадикальными движениями и организациями неонацистского толка. Притом, то, что мы традиционно можем считать формой угнетения свободы, когда за людьми следят, активно прослушивают и так далее, в Германии считается в принципе абсолютно нормальным в применении как раз-таки к вот этим неонацистским группировкам, вплоть до политических партий, которые подозревают в антиконституционной деятельности.

Более того, у них разрешено спецслужбам и силовикам спокойно взламывать любые гаджеты и компьютеры без решения суда, если у них есть подозрения. Туда подпадают и вопросы педофилии, наркотрафик и какие-то такие вещи, то есть про которые мы сегодня говорим, экстремизм. А потом, чтобы применить полученную информацию в суде как доказательство, они уже получают разрешение судьи. В каждой стране очень удивительная своя практика по борьбе с неправильными явлениями.

Совершенно верно. И вот подытоживая, наверное, этот анализ различных практик в разных странах, нужно сказать, что мало где к этой работе активно привлекаются собственно педагоги и учителя. Если мы не берем, конечно, роль академических исследователей и научные грантовые работы. Есть, конечно, различные антибуллинговые программы, программы по толерантности, превентивных мер с тем же скулшутингом. Но это не в чистом виде экстремизм. Это скорее программы, призванные понизить уровень конфликтности в образовательном процессе.

Почему же, коллеги, на ваш взгляд, в нашей стране ситуация несколько иная и у нас в принципе прямо прописана роль учителя как человека, который должен профилактировать в том числе и вопросы, связанные с экстремизмом?

В первую очередь я бы хотела сказать, что у нас, как показывает практика, само понятие экстремизма в условиях образовательной среды имеет очень расширенное значение, очень часто еще стигматизируется. «Ты разбил окно мячиком? Да ты экстремист!» — говорят ученику. Либо «Ты пришел с зелеными волосами и вот ты, наверное, собираешься устраивать диверсии!» Такие практики мы иной раз встречаем.

Другая проблема, когда на учителя, чья функция включает в принципе не профилактическую, а воспитательную работу, накладывают большой пласт, связанный с различными профилактическими мероприятиями и отчетностью за эти профилактические мероприятия. И тогда под определения экстремизма мы получаем множество различных деструктивных проявлений.

Когда у нас в 2016-м году случилась ситуация с «синими китами», мы уже в прошлых подкастах разбирали случаи моральной паники, как раз развития различных суицидальных групп, с чем мы столкнулись? Что люди, которые отвечали за вопросы, связанные с профилактикой экстремизма не только в образовательной системе, но и в контексте АТК, в контексте каких-то межведомственных групп, они стали заниматься вопросами, связанными с профилактиками суицидального поведения, организации психологической безопасности.

А согласитесь, юридическое понятие экстремизма и вопросы, например, формирования жизнестойкости — это вопросы разных специализаций, разного уровня направлений. Соответственно, наши педагоги, выходя из образовательного учреждения с дипломом учитель, они зачастую не готовы ни к первому решению проблем, ни ко второму, потому что система профилактики не входит в обязательный курс. Только последние несколько лет у нас стало очень много различных курсов повышения квалификации, направленные на выработку решение тех или иных проблем, но это тоже достаточно-таки спорные образовательные программы. Здесь мы, как специалисты в этой области, неправильные эксперты в этой области, можем так или иначе эту систему тоже покритиковать.

А мне еще кажется, что это связано с тем, что представители законодательной и исполнительной власти очень далеки от педагогики, там очень мало экспертов, которые могут объяснить, что такое современная школа. У них есть какие-то свои представления о школе, связанное с тем временем, что было в России 50−60 лет назад, и они пытаются это как-то романтизировать и навязать новый функционал учителей, не выделяя для этого ни ставок, ни часов, ни финансирования.

Банально можем прийти к самым простым вещам. Должность школьного психолога. В каждом регионе этот вопрос решается абы как, где-то хорошо, где-то ужасно. В итоге там кто-то на полставки, кто-то за очень маленькие деньги в школе раз в год, дай бог, с каким-то учеником пообщается десять минут, это, конечно, не та работа, которая должна вестись.

И сюда еще докидывают вопросы не только экстремизма, а уже многие чиновники на полном серьезе обсуждают, что классные руководители должны следить о том, что пишут дети в социальных сетях. Давайте еще тогда они должны приходить к ним домой делать с ними домашнюю работу, готовить ужин и убирать.

Либо кто-то слишком давно не выезжал из своего дома, где много прислуги и тоже это пытается перенести в образовательную среду, делая из нее какой-то сервисный центр, а не образовательное учреждение, где дают знания и должны воспитывать будущих граждан нашей страны. Либо это просто делегирование проблемы на более низкие уровни исполнителей, которые как-нибудь что-нибудь напишут.

Ну заполняют же они эти анкеты, таблички каждую неделю, безумные, которые отправляются в какие-то контролирующие образование департаменты. Будут еще две таблички заполнять. А что там на самом деле — кого же это волнует?

Возвращаясь к практике мониторинга социальных сетей педагогов, безусловно, это та практика, с которой мы работаем, выстраивая какие-то профилактические семинары, семинары-практикумы, и каждый раз подчеркиваем, что задача педагога, особенно когда к нему обращаются с вопросом: «А что делать, у нас половина аккаунтов закрыто, у детей по 3−4 аккаунта, мы должны как-то что-то взламывать, что-то научить устанавливать?»

Задача педагога — знать, какие риски могут быть в образовательной среде в связи с экстремистскими усилениями настроений, в связи с различными деструктивными тенденциями, знать, что такое скулшутинг, запрещенное ныне террористическое движение, как проявляются маркеры суицидального поведения, как увидеть, может быть, по тем или иным признакам, что ребенок вовлекается в различные террористические в том числе организации.

Безусловно, общаясь в социальных сетях, важно и для собственной безопасности знать маркеры данных угроз, но заниматься закрытой аналитикой, взламывать почты и выстраивать какие-то таинственные системы количества аккаунтов детей — это не задача педагога. Здесь ключевой аспект — это педагогическое наблюдение. Оно зачастую показывает, в любом случае, 90% риска того или иного ребенка.

На самом деле, говоря про профилактику экстремизма, мы уже сегодня понимали этот вопрос, мы говорим в целом про систему профилактики деструктивных проявлений в образовательной среде. И здесь могут быть увлечения детей зацепингом, когда дети залазят во время движения поездов. Это руфинг, когда лазают по крышам и фотографируются. Многие психологи, кстати, отмечают как один из маркеров предсуицидального, околосуицидального поведения.

Это вопросы, безусловно, связанные опять-таки с ныне запрещенной террористической организацией скулшутинг, романтизация персонажей, романтизация, может быть, тех или иных антигероев.

Это вопросы, связанные с усилением националистических настроений в молодежной среде и, к сожалению, нынешняя информационная повестка только способствует усилению тех или иных негативных взглядов, формирование и возрождение национализма и расизма, новых правых, правого популизма.

Появляются в молодежной среде, начиная уже с 16-летнего возраста, какие-то движения, связанные с сепаратизмом. И здесь мы должны понимать, что это уже такие крайние взгляды, трансляция которых так или иначе может происходить в образовательной среде. То есть ребята будут объединяться в, может быть, какое-то сообщество, где обсуждать те или иные антиправовые формы взаимодействия в политической ситуации.

Вопросы, связанные с религиозным экстремизмом и религиозными уже террористическими движениями. Это тоже можно встретить в образовательной среде. Это уже даже не просто какие-то деструктивные явления, это противозаконные практики, и мы сталкиваемся, когда у нас сторонники того или иного радикального религиозного движения через обучающихся, а иногда и через преподавателей организовывают некую миссионерскую деятельность, используя аудиторию класса или аудиторию школы, начиная распространение литературы, буклетов, листовок, заканчивая до романтизации просто в общении между собой.

Будьте очень аккуратны, когда к вам приходят милые дядечки, тетечки и говорят: «Мы хотим рассказать о том, как вредны наркотики». Если вы услышите там название «Нарконон» или что-то подобное, то поздравляю, к вам пришли саентологи.

В религиозной практике имеется много претензий у различных силовых органов. В нашей профессиональной среде их относят к деструктивным культам, так называемым сектам, чья деятельность может повлиять на психологическое здоровье.

На самом деле, есть различные организации, которые пытаются выходить на молодежь. Со школами не все из них пытаются работать, но тем не менее, вы должны понимать, что подобные организации часто мимикрируют. Вы должны понимать, что вы один раз пришли на первое занятие, вроде все нормально. Этого недостаточно. Нужно смотреть 3−5 раз, потому что у тех же неофашистов, которые пытаются завлекать молодежь к себе, у них очень хитрая система, то есть с вами про эти вещи начинают говорить на 5−6 занятии. Сначала к вам присмотрятся, кто-то вам побросает ребенку какие-то вопросы, что-то еще. Конечно, больше для старшеклассников проблемы, чем для детей, но не все йогурты одинаково полезны. Следите, чуть-чуть паранойте.

Обращайте внимание, когда данные организации, без разницы, спикер из какого движения, при поддержке какого гранта, в образовательное учреждение бесплатно приносит большое количество литературы, календариков с какими-то отсылками к той или иной организации. На это тоже важно обращать внимание. Это признак проблем с данной организацией.

Если я не ошибаюсь, в начале 2000-х годов муниты через свой «Фонд развития педагогики» выстроили систему переподготовки, и тысячи преподавателей всей нашей страны сгоняли в Подмосковье и проводили обучение. Им давали великолепные учебники преподобного Муна. Там ни слова было ни про религию.

Но когда я работал с этими случаями, мы в Самаре выкорчевывали их из семнадцати школ, то мы увидели, что эти учебники и так называемые не факультативные занятия, которые проводили учителя, которые прошли обучение по данной программе. Они размягчали и подготавливали молодых людей к встрече с вербовщиком, с которым бы у них все получилось. Сами по себе учебники, опять повторюсь, никак не были связаны ни с религией, выглядели оригинальными, необычными, но ничего такого странного с ними не было.

А учителя, которые работали по этой программе, считали, что они реально несут благо. Они тоже не понимали, что их привлекли через странные обучающие программы. То есть они не знали, что они прошли обучение в секте и готовят потенциальных членов туда.

Наши правоохранительные органы вмешались и практика по работе с педагогами в таком массовом охвате, масштабе была прекращена. Хотя секта сама по себе еще существует в нашей стране.

Вообще, как мы с вами понимаем, политика, легальная политика у нас разрешена как для совершеннолетних, так и для несовершеннолетних. Но нужно понимать, что она разрешена в определенных, скажем так, границах. И, например, в школе ей нет места вообще.

Наличие собственной гражданской позиции, политических взглядов — это, конечно, зрелая гражданская позиция. Но нужно отметить, что полная политическая дееспособность, согласно нашему законодательству, наступает с восемнадцати лет. Это обусловлено в том числе и тем, что к этому моменту человек полностью созревает с точки зрения психолого-педагогического развития, у него формируются базовые ценности, установки, и, соответственно, именно в это время наступает полнота ответственности за собственные, в том числе политические, поступки.

При этом, с точки зрения законодательства, ни со стороны учителей, ни со стороны учеников, ни со стороны родителей, ни со стороны каких-либо других органов, политика в чистом виде не должна привноситься в образовательное учреждение.

В частности, в Федеральном законе об образовании, 273-ФЗ, сказано, что в государственных и муниципальных образовательных организациях, создание и деятельность политических партий, религиозных организаций не допускается. Заметьте, не только создание, но и деятельность. В соответствии с этим, любые формы политической агитации, пропаганды в образовательном учреждении запрещены. В том числе ни ученики, ни педагоги не могут призывать других участников образовательного процесса участвовать в тех или иных политических мероприятиях или отказываться от участия в них, что, конечно, не исключает обязанности образовательной организации по профилактике, собственно, преступности и правонарушений в этой сфере.

И еще один важный момент. Здесь нужно четко различать политическую агитацию и размещение символов государственной власти, в частности, флаг, герб, гимн и портреты руководителей органов власти относятся к символике государства, они не ассоциированы напрямую с каким-либо политическим движением или партией и являются общегосударственными. Их наличие в образовательной организации, разумеется, не является обязательным, и порядок их размещения регулируется внутренним документом, но тем не менее, это не относится к политической агитации. Это тоже нужно понимать.

Меня очень сильно раздражает очень часто последние недели, сталкиваешься с новостями, что кто-то из учителей высказывает свое мнение касательно политической ситуации в стране и военной специальной операцией на Украине. Соответственно, часть учеников это снимают, родители и ученики потом это публикуют, создается скандал, и часть, можно так сказать, оппозиции или людей, которые негативно относятся ко всей этой ситуации, начинают из этого лепить тезисы Павлики Морозовы, нация предателей.

И меня это раздражает в том плане, что мне кажется: а что вы хотели, если вы пытаетесь навязать свои политические взгляды не в рамках учебного процесса, не в рамках обсуждения каких-то исторических событий, если вы учитель истории, у вас есть это в плане урока? Вы нарушаете, как минимум, этику преподавания. Потому что я, как родитель, отдавая своего ребенка в школу, не хочу, чтобы вы навязывали какие-то свои стереотипы, свое видение политики.

Можно устраивать какие-то дискуссии в рамках учебного процесса, доклады, обсуждения, вполне возможно, это подходит. Но когда учитель директивно начинает рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо именно с политикой, то у меня симпатии здесь ни к кому нет. Даже к тем учителям, которые будут, наоборот, говорить, что мы все делаем правильно, все отлично.

И мое субъективное мнение, что это удел родителей — объяснять свои детям отношение в семье к тем или иным политическим решениям, а не учителя. Учитель пускает учит.

Здесь я думаю, что мы с вами полностью согласимся, Михаил. На своих встречах с педагогами на семинарах мы, в принципе, пытаемся доносить эту мысль о том, что задача педагога, во-первых, вести образовательный процесс в соответствии с программой обучения и обучать детей. И во-вторых, постольку поскольку контролировать и помогать ребенку в психологическом плане, в плане психологической защиты и поддержки, но ни в коем случае, разумеется, не вести какую-то политическую агитацию, политическую работу в каком бы направлении она ни велась, потому что это в принципе недопустимо и прямо запрещено в законодательстве.

Вообще, в России есть целая иерархия госорганов и различных комиссий по противодействию как экстремизму, так и терроризму. Есть они и на федеральном уровне, в частности, национальный антитеррористический комитет, федеральная межведомственная комиссия по профилактике экстремизма и затем они по иерархии нисходят на регионы и муниципалитеты. Так или иначе, в орбиту вот этой деятельности вовлечены практически все государственные органы.

Для интереса можно посмотреть, кто не знает, тот же план по противодействию террористической деятельности в Российской Федерации, который представляет из себя огромный документ, в котором учтены, наверное, почти все субъекты органов власти, которые у нас есть.

Какова же роль и место школы, образовательных учреждений в этом процессе? С точки зрения того подхода, который у нас сложился в стране, школы, ссуз, вуз — это основные институты социализации человека, и если в них не будут скорректированы определенные радикальные установки, то они с большой долей вероятности будут развиваться дальше и могут стать причиной участия в экстремистских сообществах и террористической деятельности. В связи с этим и в Законе об образовании, и в ряде других документов, как-то концепции национальной образовательной политики Российской Федерации, стратегии противодействия экстремизму, предусмотрена особая роль образовательных учреждений, организаций.

Пожалуй, здесь мы не будем долго об этом говорить, ссылки мы дадим в приложении к нашему подкасту, проговорю лишь некоторые моменты из стратегии противодействия экстремизму.

В частности, в ней зафиксирована обязанность органов образования и государственной молодежной политики проводить в образовательных организациях занятия по воспитанию патриотизма, культуру мирного поведения, межнациональные, межэтнические, межконфессиональные дружбы, по обучению навыкам бесконфликтного общения, а также умению отстаивать собственное мнение, противодействовать социально опасному поведению, в том числе вовлечению в экстремистскую деятельность всеми законными способами.

Также предусмотрено проведение мероприятий по своевременному выявлению и пресечению фактов радикализации несовершеннолетних и тот самый мониторинг злободневный девиантного поведения молодежи, а также других исследований социальной обстановки в образовательных организациях с целью своевременного выявления и недопущения распространения экстремистской идеологии.

Как вы думаете, коллеги, вот если обобщать, что же в итоге нужно знать и понимать учителю, исходя из того, к чему ему обязывает наше законодательство?

В первую очередь, учитель должен знать, что ключевая его задача — это не выявление, а профилактика. Профилактика бывает первичная, вторичная, третичная.

На первом этапе первичная профилактика. И под эту профилактику попадает опять-таки знание ключевых особенностей проявления тех или иных форм деструктивной субкультуры или каких-то организаций.

Во вторую очередь, знать вопросы, связанные с теми горячими линиями, куда обратиться в случае выявления того или иного деструктива. Буквально сейчас мы проводим диагностику среди наших коллег из системы образования и выясняем, знают ли они, куда пойти в своем образовательном учреждении, если у них у ребенка какие-то проблемы психо-эмоционального состояния, сейчас весна, инфодемия, все в панике, в ужасе, скоро экзамены, знают ли они, куда обращаться, если у ребенка какие-то проблемы, связанные с агрессией, контакты психолога на городском уровне, на уровне образовательного учреждения и так далее.

Так вот. Самые честные преподаватели искренне говорят, что не знают. Более того, если мы берем высшую школу, то иногда мы сталкиваемся с тем, что у нас сидит ряд конкретного образовательного учреждения, где половина рассказывают, как они работают с вузовским психологом и как он помогает в случае чего выстраивать общение с детьми. А второй ряд этого же вуза хлопает глазами и говорит, что у нас специалистов, увы, в вузе нет, мы не знаем, что делать, куда идти, телефоны спецслужбы в случае чего мы тоже не знаем. Но давайте не будем обманывать себя, зайти в любое образовательное учреждение, в холле висят плакаты по антитеррористической защищенности, где прописаны в том числе и региональные или федеральные горячие линии, по которым можно сообщить и позвонить в случае опасности. То же самое мы видим с телефоном доверия.

И безусловно, наверное, еще третье направление, которое должны знать педагоги, это небольшой чек-лист, что делать и как выстраивать общение, если мы опять-таки столкнулись с ребенком, например, в сложном психоэмоциональным состоянии, что говорить, что не говорить, как поддержать, до тех пор пока не пришел специалист, может быть, может быть, ребенку нужно просто услышать, что я знаю твои проблемы, я их разделяю, не переубеждать, не навязывать ни религиозные, ни политические взгляды, не говорить: «Ты знаешь, у меня намного проблем больше». «Мне б твои проблемы», — как очень часто говорят педагоги. В принципе, как и все взрослые при общении с детьми.

И да, уважаемые педагоги, мы должны понимать уровень угроз. Так вот, если мы увидели, что наш обучающийся вовлечен в радикальное движение, поддерживает радикальный экстремизм, поддерживает экстремистские или террористические идеи, никакую профилактическую работу мы с ним не проводим, задушевные разговоры не выстраиваем, мы сразу обращаемся в правоохранительные органы.

На самом деле, поднимая вопрос о национальности или религии как некоего маркера экстремистского толка или популяризации террористических движений, это стигматизировать наших обучающихся заранее.

Мировой опыт показывает, что экстремистские проявления могут осуществлять люди, которые имеют самое разное и социальное, и имущественное положение, безусловно, разную национальность, религиозную принадлежность, профессиональный образовательный уровень. И кстати, в нашем первом подкасте, разбирая тему скулшутинга, мы как раз и поднимаем этот вопрос о том, что единого профиля потенциального террориста или экстремиста не существует.

И соответственно, здесь что нам важно знать? Выстраивая профилактические траектории, мы не должны делить, в том числе в образовательной среде, детей по национальному, религиозному, культурному и прочим признакам. Наши дети, участвуя в различных фестивалях по популяризации конфессиональной культуры, должны изучать и включаться в историю традиции всех народов, проживающих на территории Российской Федерации, а не только популяризировать традиции своего народа.

Добавить можно лишь то, что действительно, не бывает экстремистских национальностей или экстремистских религий. В то же время, разумеется, экстремисты зачастую используют этнические, национальные, религиозные факторы как инструмент манипуляции людьми и выстраивание на этих базовых религиозных или национальных факторах экстремистской идеологии и моделей экстремистских действий. То есть, мы, конечно, понимаем, что любая та же религия или национальная традиция — это крайне сложная система, и из нее всегда можно взять отдельные моменты и использовать их для построения некой экстремистской идеологии, которая в последствии вполне может перейти и в терроризм. Но к изначальной базовой широкой традиции это не будет уже иметь никакого отношения.

Мы различаем Ислам и исламизм, как радикализированную политическую идеологию, которая к Исламу имеет не такое очень примерное отношение. И в отношении других экстремистских и террористических организаций, в принципе, этот тезис тоже достаточно применим.

Тут, кстати, комичная ситуация была, когда закон об экстремизме приняли, как наши законодатели любят делать очень странные законы, под этот закон стали попадать Библия, Коран и другие основополагающие источники для традиционных религий. Они были вынуждены вносить срочно туда поправки, потому что выдергивание определенных цитат, фраз из контексте — они выглядят как экстремистские воззвания. Не учитывать то время, когда они были написаны, и то историческое окружение, те исторические предпосылки, которые вызвали создание подобных тезисов. Так что бывают такие законы, которые нужно долго-долго шлифовать.

У нас в теме законодательства, связанном с экстремизмом, к сожалению, такая работа ведется очень мало. Экспертов предпочитают не слышать и вообще, как вы заметили, последние 5−7 лет у нас в основном все идет запрет, запрет, запрет, запрет, запрет. И очень мало профилактики и создания каких-то возможных альтернатив, которые помогают людям дерадикализироваться и не участвовать в деятельности различных и в том числе политических и экстремистских организациях, потому что тот рост, про который вы, Сергей, говорили, мне кажется, он частично связан с тем, что туда эти 29% в начале беседы, что туда стало много попадать так называемых политических экстремистских, люди, которые нарушают это законодательство, не совершая террористических действий, но подпадают под эти статьи, и их наказывают.

На самом деле, в настоящий момент существует множество различных и общественных организаций, организаций, которые находятся при, например, аппарате антитеррористического комитета, может быть, это организация, которая базируется на научно-исследовательских площадках, высшая школа, которая занимается, безусловно, развитием каких-то методических инструментов, помощи педагогов.

Я еще хочу раз подчеркнуть, что педагог не должен сидеть ночами и изучать, что такое экстремизм, как экстремист отличается, чем от террориста, какие новые тенденции и что такое скулшутинг, должны работать аналитики, которые помогут в педагогу в нужной для педагога степени погрузиться в эту проблему и иметь в случае чего методический материал на руках.

Топ-10 вопросов про экстремизм, топ-10 маркеров, топ-10 каналов, куда бежать, что делать, в зависимости от специфики, в зависимости от проблемы, в том числе в зависимости от региона.

Каждые три месяца деструктивное проявление у нас трансформируется. Каждому в муниципалитете, городе, селе, деревне свои определенные специфика, мода, новостные ленты, какие-то другие отражения геополитических событий, это все нужно учитывать.

Какие организации занимаются этими вопросами и куда в случае чего можно обратиться? Безусловно, я прорекламирую Центр мониторинга социальных сетей Челябинской области, у нас есть свои методические кейсы, которые можно бесплатно скачивать, использовать в своей научно-исследовательской работе, в своей педагогической работе по выстраиванию системы профилактики деструктивных проявлений.

Есть горячие линии, в том числе наша горячая линия «Скажи экстремизму нет» и горячая линия по кибербезопасности, куда можно задать в том числе вопрос, связанный с развитием тем того или иного деструктивного контента в случае возникновения, может быть, потенциальной угрозы, может быть, вас склоняют к радикализму, а может быть ваши дети собираются устроить вооруженный захват какого-нибудь государственного объекта.

Есть программы Центра толерантности, которые направлены на уменьшение, минимизацию случаев, связанных с буллингом. Это тоже достаточно интересные интерактивные программы, которые бесплатны, онлайн можно пройти.

Есть интересные материалы НЦПТИ, это информационные, методические материалы, тоже направлены на просвещение в контексте вопросов, связанных с профилактикой экстремизма и терроризма в образовательной среде.
Более подробно мы приведем данные, список общественных организаций, ссылок на них в материале после выхода нашего сегодняшнего подкаста.

Да, это типичные дополнительные материалы, которые мы делаем к каждому выпуску нашего подкаста.

Первый тревожный звоночек, на что нужно обращать внимание, — это изменение поведения ребенка. Был спокоен — стал более активен, стал что-то пропагандировать, был активен, веселый, хорошо включался во всю деятельность — замкнулся, стал прятать кисти рук, стал читать какие-то подпольно под партой книжки, надо обращать внимание. И, безусловно, ключевой вопрос, связанный с действием педагога, это выявить угрозы, знать, куда в контексте каждой из этих угроз обращаться, где психологическая помощь, где помощь, связанная уже с подключением правоохранительных органов.

Что должен знать педагог при возникновении угроз? В первую очередь, систему угроз, где прописывается уровень вовлеченности ребенка. Может быть, он просто лайкнул фотографию с изображением какой-то страшной картинки, и вас это насторожило. А может быть он делал уже размещение этих картинок и пришел в футболочке с определенной символикой, например, характерной для скулшутеров. А может быть третья степень угрозы — он уже вербально говорит, что он готовится к тому или иному преступлению, или в социальных сетях публикует угрозы, связанные, может быть, с суицидальным поведением впрямую.

То есть мы оцениваем степень угроз и, соответственно, информируем администрацию образовательного учреждения, в первую очередь, психолога, если он есть, хотя мы понимаем, что в школьный психолог не всегда клинический психологи уж тем более не психотерапевт и, безусловно, мы имеем на руках контакты всех служб, которые в случае необходимости, если угроза действительно вызывает опасения, мы должны в первую очередь проинформировать.

В школах у нас, например, в регионе есть ответственные школьные инспектора, прикрепленные сотрудники министерства внутренних дел, в вузах есть студенческие инспектора либо сотрудники, ответственные за безопасность, их контакты также должны быть у деканов, у заместителей деканов по воспитательной части и в открытом доступе на сайте, если вам эту информацию как-то в индивидуальном порядке не доносили.

И в структуре МВД есть замечательное подразделение, департамент «Э» ‑ по борьбе с экстремизмом, они есть практически во всех крупных городах, чьи контакты точно должны быть известны руководству вашего учебного заведения. Они специализируются на борьбе с негативными проявлениями экстремизма или с любыми проявлениями экстремизма, и, как правило, помогают учебным заведениям, если возникает опасная ситуация.

На самом деле, здесь очень важно запомнить, что не нужно молчать о тех вещах, которые вас пугают. Вокруг очень много и специалистов, и людей, ответственных за ту или иную проблему, которые помогут вам решить, сделать образовательный процесс безопасным и в первую очередь также защитить ребенка, который потенциально вовлечен в то или иное деструктивное сообщество.

А вообще, коллеги, я бы добавил, что в задачах педагога выстроить нормальный доверительный контакт со своими обучающимися, со своими учениками, и тогда никому не придется друг за другом как-то специально наблюдать, куда-то чего-то сообщать, а будет выстроен нормальный доверительный диалог, и ученики будут знать, что если у них или их друзей возникли какие-то проблемы, они всегда могут обратиться к педагогу, а он уже поможет им найти решение этих проблем.

Я думаю, что мы запишем отдельный подкаст про самое раздражающее сейчас в работе учителей после заполнение различных анкет, отчетов и табличек, — это родители-потребители или родители-потребители-экстремисты. Огромное новое явление, которое заваливает работу почти всех родительских комитетов и доводит до белого кипения практически каждого учителя в нашей стране, это новые родители, которые считают себя выше по педагогическим компетенциям, да и вообще по всему, чем учитель, которые постоянно закатывают скандалы и относятся к школе как к некоему сервису, оказывающему услуги, и где они могут оценивать качество подобных услуг именно с точки зрения сервиса, а не с точки зрения качества обучения.

И подобное явление очень сильно демотивирует учителей заниматься любимым делом. Я не про заполнение табличек, а про обучение детей.

С другой стороны, есть вопросы, когда вы можете столкнуться с ситуацией, когда вы видите, что ребенок растет в экстремистской семье или его родители являются приверженцами той или иной экстремистской организации. Тут важно понимать, что вы не профессионал, который может разбираться в сортах этого гуано. И ваша задача — исходить из насколько это опасно для учебного процесса, насколько это опасно для здоровой обстановки в классе и несет ли это в себе опасность для этого конкретного ребенка. Тоже не бояться, как Елизавета говорила, обращаться к специалистам, потому что педагог не может разбираться в этих вопросах так, как те специалисты, кто с этим сталкивается постоянно в своей практике.

И если вы понимаете, что это плохая экстремистская организация, есть какие-то признаки, то, конечно, вам нужно обращаться к товарищу майору, который об этом должен узнать.

Существуют две формы противодействия экстремизму: это борьба, которой занимаются правоохранительные органы, и профилактика. Институты гражданского общества, органы власти и в том числе наши с вами образовательные организации.

Борьба включает выявление лиц и организаций, пресечение незаконной деятельности. А вот профилактика включает разнообразные формы деятельности, направленные и на мониторинг. И здесь мы говорим не только про мониторинг социальных сетей, но еще и мониторинг педагогическим методом, методом педагогического наблюдения, когда мы видим, что наши дети обсуждают, как они себя ведут, режут ли они у нас в туалетах образовательного учреждения вены или пишут только какие-то провокационные лозунги, иногда даже своей кровью. Формирование толерантной среды и, соответственно, выработка антиэкстремистских установок, в том числе в контексте методов такой контрпропаганды.

Первый подход основывается на распространении информации об экстремизме, организациях экстремистского толка. Данный подход является более распространенным типом первичной профилактики. Однако на мой взгляд, последнее время анализируя профилактическую работу в тех или иных образовательных структурах, этот подход чреват тем, что мы только пропагандируем и популяризируем деятельность той или иной экстремистской организации.

Помните, не говоря уже про экстремистские организации, в 2016-м году, когда была массовая паника по поводу «синих китов»? И вот опять-таки Елизавета Витальевна уже третий раз рекламирует один из наших подкастов. Что делалось в рамках профилактической работы? Приходили эксперты или специалисты, на тот момент такие квази-эксперты или «правильные эксперты», в отличие от нас с вами, и говорили детям о том, что вы знаете, существует такая-то игра с такими-то правилами, ее можно найти по такому-то хештегу, так вот, этот хештег ни в коем случае нельзя вписывать и мониторить эти организации. Дети активно включаются.

Безусловно, это, на мой взгляд, практика не популярна и в настоящее время, особенно с учетом специфики поколений, не продуктивна.

И второй подход — это использование уже таких методов неформального образования, то, что сейчас активно тоже начинает развиваться. Это различные антибуллинговые программы, когда дети включаются и в создание социальных роликов рекламы, и в обсуждение социальных проектов и создание, в том числе в контексте конкретной образовательной среды, образовательных установок, например, на решение опять-таки проблем травли или вопросов, связанных с гармонизацией межнациональных отношений или популяризации той или иной культурной, безусловно, в контексте плюрализма, различных культур среды.

Вопросов, касающихся популяризации горячих линий, это тоже очень важно — обсуждать те или иные деструктивные проявления, мы обсуждаем что обучающиеся обладают большей информацией, не всегда готовы выйти к педагогу, не всегда готовы обратиться к взрослым, но они должны знать, что есть специалисты, которые в случае наличия недоверия, их выслушают, обратят внимание и помогут. Соответственно, вот про вопросы, касающиеся популяризации телефонов горячих линий, которые мы после публикации нашего подкаста будем приводить.

Ну и соответственно, еще одно направление — это работа не только с педагогами, не только с нашими обучающимися, но и с родительским сообществом. Это новое направление. Родители у нас в последнее время не были включены, вопросы взаимодействия в школах на уровне неформальных контактов, сейчас мы видим, как ситуация меняется, и вот уже какие-то профилактические мероприятия, курсы, в том числе образовательной программы стали включать в том числе и родительское сообщество, что тоже очень правильно и тоже в случае возникновения той или иной угрозы может вовремя помочь среагировать и минимизировать риски.

Мы сегодня подняли много разных вопросов, связанных с экстремизмом и учителями, которые сейчас якобы должны заниматься этим вопросом, но осталось еще очень много не высказанных тем, которые мы будем поднимать, возможно, в других выпусках нашего подкаста. Но как всегда, у нас в конце есть хорошие, добрые, пушистые, ламповые выводы и рекомендации.

Безусловно.

Один из первых выводов заключается в том, что все-таки экстремизм, как бы мы к нему ни относились, действительно серьезная проблема и серьезное преступление, наказание за которое предусмотрено российским законодательством. И далеко не всегда те случаи, которые попадают в СМИ и по которым судят, собственно, об экстремистском законодательстве, это, прежде всего, случаи резонансные и политические, не всегда это составляет основной массив тех преступлений, которые совершаются в сфере экстремизма. Зачастую, это совсем другие неприятные, опасные и серьезные преступления, которые действительно должны так или иначе не допускаться.

Педагоги, в соответствии с нашим законодательством, в любом случае включены в систему профилактики. Это просто факт, из которого мы должны исходить. Но при этом задача педагогов — вовремя заметить проблему, связанную с радикализацией учеников или теми или иными факторами отклоняющегося поведения. Педагоги не должны подменять спецслужбы и не должны привносить в учебный процесс политику. Наверное, это одна из основных рекомендаций сегодняшнего нашего выпуска.

Воспитатель сам должен быть воспитан. Поэтому учитель, прежде чем кого-то профилактировать на тему экстремизму, должен прежде всего победить экстремиста в себе и действительно быть человеком достойным и с высокой гражданской ответственностью.

Старайтесь, прежде чем стигматизировать под экстремизм или какие-то неправильные вещи, все-таки понять, действительно это так или это просто боязнь нового и непонятного мира.

Важно беречь себя, свое психологическое состояние и состояние наших с вами обучающихся.

Помните, что школа — это про знания, дружбу и про любовь, а не только про политоту, запреты, разные опасности. Делайте то, что умеете делать лучше всего. Учить будущее поколение россиян.

Ну и подписывайтесь на наш подкаст, скидывайте выпуск своим друзьям или коллегам. Всем до скорой встречи и следующего выпуска! Всем пока-пока.

Пока-пока.

Пока-пока.